«Штатный, государственный, вечный»

Обратимся к документальной летописи Георгиевского монастыря.

Посол польского короля Стефана Батория к татарам Мартин Броневский, познакомившийся с Крымом в 1578 году, в книге «Описание Татарии» писал:

«В том месте, откуда вытекает… ручеек, есть добротная деревня и неподалеку, на берегу моря, на каменистой горе, греческий монастырь. Туда на торжественное празднование дня святого Георгия ежегодно стекаются все еще остающиеся в Тавриде благочестивые греки-христиане».

Это первое достоверное упоминание об обители, ценное как живой отголосок ее бытия – к тому времени уже прочно сложившегося.

Следующее свидетельство – жалованная грамота царя Бориса Годунова и царевича Феодора 1598 года, данная в Крым на выдачу милостыни четырем церквям. Список документа происходит из московского Главного архива Министерства иностранных дел. К нему прилагается составленная летом 1623 года челобитная царю Михаилу Федоровичу от русских посланников к крымско-татарскому хану Стефана Тарбеева и Ивана Басова, в которой говорится, что царская милостыня жертвуется «престолам» по просьбе духовенства. Среди них далекая от посольского стана церковь «Егорьгия (или Егора) Страстотерпца, что в Корсуни», оказавшаяся второй в списке после Бахчисарайского Успенского монастыря, ближайшего к русской миссии. Предстательствовал за «Егорьгия» его настоятель игумен Мелентий. Для русского сознания само расположение древней Егорьевской церкви у колыбели православной Руси – Корсуни давало ей несомненную привилегию. Царь повелел Георгиевскому монастырю «жалованье выдавать и впредь» по пять рублей на год. Следовательно, обитель издревле имела постоянную ругу от московского трона.

Большое значение имеют показания бывшего в Крыму в 1616-1625 годах подьячего Рахманина Болдырева, изложенные в «Крымских делах» за 1626 год, и грамота, присланная в 1626 году из Тавриды греческим митрополитом Иосифом. В данных документах отмечалось присутствие митрополита Серафима в «Егорьевском монастыре». Это означает, что, когда, по описанию генуэзца д’Асколи 1620-1630-х годов, «Херсона – совсем разрушена и покинута», Балаклавский монастырь оставался почитаемым местом. Известно, что в 1622 году владыка Серафим побывал в Москве, где получил государеву милостыню на поддержание разоренных татарами таврических храмов. В дар первому царю Михаилу Федоровичу владыка передал частицу мощей великомученика Меркурия, бывшего «от скифов родом». Есть основания предполагать, что эта святыня покоилась в Балаклавском монастыре. Дорогое приношение вполне соответствовало контексту «устойчивой национальной топики» (определение академика А.М. Панченко). Мощи святого Меркурия положили в главный государев Кремлевский Благовещенский собор, где имелся верхний придел во имя святого Георгия и хранился ценнейший серебряный Корсунский крест святого царя Константина, украшенный жемчугами, яхонтами и алмазами.

Хорошо осведомленный митрополит всех римско-католических церквей в России Станислав Богуш-Сестренцевич в 1806 году утверждал, что православные христиане всегда имели епископа «на полуденном берегу Крыма в Георгиевском монастыре».

Во время особо жестокого преследования православных христиан крымскими ханами богослужения в обители не прекращались. Не помешала продолжению духовного монастырского подвига и власть Порты над Тавридой. Если вспомнить бесчинства, совершаемые «окаянными татарами» в пещерной церкви, «исстари называемой святым Юрием», (ныне Климентовский храм в Инкерманском монастыре), о которых поведал в 1634-1635 годах о. Иаков Лызлов, то относительное благополучие беззащитного Георгиевского монастыря может показаться странным. Однако на то были две причины.

О первой узнаем со слов столетнего русского монаха Каллиника, записанных в 1792 году статским советником Л. Чернявским. К тому времени подвизавшийся в Георгиевской обители уже 80 лет отшельник жил в сложенной им самим келии ниже монастыря.

«Он застал, – пишет автор, – что татары с незапамятных времен имели уважение к целебной силе воды, истекающей из родников в сем монастыре. Безвозмездное и удовлетворительное лечение обратило многих мурз и беев к особенному уважению к сей обители. Не было примера, чтобы старшины их приходили к воде с оружием, которое оставляли наверху. Этот старец уверял, что уважение татар к воде было причиною, что монастырь совсем не уничтожен, подобно древним святым местам в Крыму, а особливо в последнее время пред тем, как Таврия присоединилась к России».

Вторая причина кроется в мусульманской интерпретации «чуда святого Георгия о змие». Богатырь татарских легенд победил дракона и спас принесенную чудовищу в жертву знатную красавицу как раз у монастырских скал. Так, к счастью для этого места, произошло слияние образа святого Георгия и героя крымско-татарского фольклора.

В 1771 году, 23 апреля – в день памяти великомученика Георгия, последний митрополит Готфейский и Кефайский Игнатий прибыл из Константинополя в Балаклаву морем и сразу же отправился на богослужение в монастырь, посвященный самому почитаемому владыкой святому. Здесь он задержался на четыре дня, после чего уехал в свою резиденцию – Бахчисарайский Успенский скит. К этому времени относится и первое после долгого перерыва свидетельство офицера Г. фон Штрандмана, приведенное в его «Записках»: «В восьми верстах от Балаклавы, на крутом берегу, расположен небольшой русский (то есть православный) Георгиевский монастырь. В настоящее время живут (в нем) всего пять монахов; местные греки ходят молиться в монастырь». В 1772 году владыка Игнатий дал антиминс престольному монастырскому храму и тогда же, видимо, способствовал его возобновлению.

В 1783 году Крым был присоединен к России. Балаклава стала осваиваться греками-арнаутами. Одновременно российский флот активно развивался неподалеку от монастыря – в Ахтиарской гавани, где зарождался славный город Севастополь. Морские офицеры проявляли интерес к овеянной легендами обители, с той поры именуемой Балаклавскою. Собственно, греческий монастырь, будучи ставропигией Константинопольского Патриарха, со времени путешествия Екатерины Великой по Тавриде стал олицетворять русскую идею духовного преемства от Византии. К тому же он находился на землях Херсонеса – древнего города, летописный свод которого как раз и указывал на обоснованность принадлежности Крымского полуострова Российской империи. Бывший в свите царицы граф де Людольф писал: «При раскопках в развалинах Херсонеса найдено множество монет Александра Великого, некоторых римских императоров и Владимира Первого, явившегося сюда в 988 году, чтобы креститься. Он женился на дочери константинопольского императора Анне». Эти слова симптоматичны. Они вполне отражают политическую и культурологическую составляющие Крымского прожекта России, с блеском представленного Г.А. Потемкиным первым лицам Европы. Обращает внимание и наделенный титулом «Первый» великий князь Владимир Святославич. Налицо расстановка вех в цивилизационной истории государства. Конечно, не случайно на картах, тогда начертанных, специально отмечен Георгиевский монастырь, как и островок в Казачьей бухте, где принял мученическую кончину первый святой, в России просиявший, Климент, папа Римский. А ведь в то время Балаклавскую обитель называли всего лишь «пустынькой». Пройдет несколько десятилетий, и митрополит Московский и Коломенский Платон (Левшин) в письме к владыке Хрисанфу заметит: «Георгиевский монастырь не пустыня, но штатный, государственный, вечный». Это святое место, единственное в Тавриде не бывшее в запустении, можно считать оселком Православия в Новороссийских землях России.