Керчь

А.А. Непомнящий

Еще большую работу по изучению и охране археологических комплексов проводили керченские подвижники краеведения. По справедливому замечанию российского археолога и историка Николая Ивановича Веселовского (1848-1918), «если где у нас на Юге должен был возникнуть музей древностей, то это, конечно, в Керчи, где почва, можно сказать, насыщена произведениями древней греческой культуры» [96].

Начало XIX века было связано с бурным экономическим развитием Керчь-Еникольского района как торгового морского порта и стратегически важной военной крепости. Правительство активно проводило политику заселения территорий, опустевших в связи с эмиграцией крымских татар в Турцию, новыми поселенцами из центральных губерний страны и отставными солдатами. Появлялись новые военные поселения. В этой связи предметом первой необходимости являлся камень. Наиболее легким способом его добычи стала выемка плит из курганов, которые сотнями были разбросаны в окрестностях Керчи. На протяжении многих веков здесь хоронили высшую аристократию Боспорского царства и скифов.

В поисках строительного камня, разрушая гробницы, жители и солдаты натыкались на богатые захоронения, информация о которых, в первую очередь, проходила по донесениям военного ведомства. Это объясняет факт того, что интерес к древностям и археологии стали проявлять военные чины Черноморского флота, чьи подчиненные, в основном, и были задействованы на строительных работах: Н. Д. Критский, К. Крузе, Н. М. Кумани, Н. Ю. Патаниоти [97].

В последних числах декабря 1820 г. керченский житель, добывая камень, неожиданно наткнулся на богатый склеп, дальнейшей разработкой которого занялся капитан I ранга гребной транспортной флотилии Николай Юрьевич Патаниоти. По его указанию матросы взяли ценности под свою охрану. Затем древности были направлены в Одессу генерал-губернатору Новороссийского края и Бессарабии графу А. Ф. Ланжерону. Затем следы сокровищ теряются. Скорее всего, они были разворованы или попали в руки нечестным чиновникам [98]. Это первый факт, когда произошло не просто разграбление кургана, а в дело вмешалось государство и передача находок шла по государственным каналам. В данном случае можно говорить об организованной, но неудачной передаче ценностей [99].

Эта и другие, менее значительные, находки обращали внимание властей в городе и в центре на важность организации систематических исследований керченских древностей и их сохранения. Именно в это время в Керчи развернули деятельность по организации исследования и охраны древних памятников французский эмигрант, археолог-любитель Поль Августин Дюбрюкс и Керчь-Еникольский градоначальник Иван Алексеевич Стемпковский.

Раскопки П. А. Дюбрюкса посетил в 1817 г. путешествовавший по Крыму Великий князь Михаил Павлович. Он заинтересовался этими исследованиями и по возвращению в С.-Петербург организовал подписку на пожертвования для их продолжения, что содействовало их активизации [100]. П. А. Дюбрюкс первым в истории археологического изучения Крыма открыл следы древних поселений в округе Керчи. Благодаря его трудам стало известно точное местоположение Пантикапея, Мирмикиона, Парфенона. В результате этих исследований у начальника керченской таможни собралась значительная коллекция древностей. В 1818 г. император Александр I, проезжавший через Керчь, посетил нашумевшие раскопки и осмотрел собрание древностей П. А. Дюбрюкса. В знак признательности царь предоставил археологу в собственность весь собранный им материал [101].

Однако у местных властей активная деятельность П. А. Дюбрюкса по раскапыванию древностей постепенно стала вызывать недоумение и даже противодействие. Так, в донесении местной полиции в 1816 г. отмечалось, что «Дюбрюкс неизвестно с какого поводу раскапывает могилы и разбрасывает гробы, от чего между жителями происходят разные разглашения, в отвращение чего и чтобы не допустить нелепости до распоряжения» полиция приостановила работы, угрожая рабочим арестом [102]. Недоумение по поводу деятельности керченского таможенника высказывал и глава Комиссии для исследования древностей граф Л. А. Перовский, который писал в это же время министру духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицину из Феодосии, что исследования П. А. Дюбрюкса, «не обладающего никакими знаниями, не обещают ничего» [103].

Однако губернское начальство поддержало развернувшиеся археологические разыскания. Губернатор Александр Степанович Лапинский отдал распоряжение «О невоспрещении керченских соляных озер смотрителю титулярному советнику Дебрюксу разрывать курганы и отыскивать в них древности» [104]. Поддержку исследованиям по просьбе российского канцлера Н. П. Румянцева оказал генерал-губернатор Новороссийского края и Бессарабии Александр Федорович Ланжерон, который добился выделения для раскопок из сумм правительства 500 рублей.

Понимая, что этих денег недостаточно, А. Ф. Ланжерон обратился к любителям древностей и объявил сбор средств по подписке. С целью упорядочения ведения раскопок, пресечения воровства ценностей А. Ф. Ланжерон разрешил заниматься разысканием и сбором древностей только П. А. Дюбрюксу [105].

О результатах своих исследований П. А. Дюбрюкс регулярно сообщал в Петербургскую Академию наук. Так, 1 апреля 1818 г. туда поступила рукопись на французском языке, озаглавленная «Дневник раскопок, произведенных в некоторых керченским курганах по распоряжению его сиятельства г-на графа де Ланжерона под руководством титулярного298 советника Дюбрюкса» [106]. Академик Ф. И. Круг в докладе, представленном в Конференцию Академии наук 28 апреля 1818 г., отметил уникальность для науки найденных П. А. Дюбрюксом древностей, но указал, что раскопки следовало бы производить более систематично и под строгим надзором. Удивление академиков вызвало и простодушное упоминание керченского археолога о том, что для поддержания археологических исследований и для того чтобы иметь небольшой доход он продавал часть найденных вещей. Это первое из сохранившихся описаний раскопок в Северном Причерноморье. П. А. Дюбрюкс описал все свои работы достаточно подробно, со скрупулезной точностью, приложил 5 планов.

Перевод и публикация этого документа в 1959 г. стала важным шагом в изучении истории археологических исследований в Крыму [107].

Собрание найденных Полем Августином Дюбрюксом древностей, среди которых, по мнению современников, было много уникальных предметов, сделало его дом музеем. И, несмотря на то, что официально зафиксированной в документах датой открытия Керченского музея древностей стало 2(15) июня 1826 г., можно с полной определенностью говорить, что он начал своё существование значительно раньше – в 1817- 1818 гг., когда уже упоминается как частное собрание древностей в доме Поля Дюбрюкса [108]. Об этом свидетельствует и рукопись «Описи предметам древности, приобретенным для Керченского музеума в течение 1820 г.» [109].

Современник П. А. Дюбрюкса керченский любитель археологии Р. А. Скасси подал на имя М. С. Воронцова специальную записку (не датирована), озаглавленную «Древности Керченского полуострова» [110]. Он предлагал создать специальный комитет для руководства археологическими раскопками в окрестностях Керчи; финансировать эти исследования через подписку частных лиц; издавать специальный журнал с отчетами ходе раскопок и рисунками древностей. Несмотря на то, что далеко не все идеи Р. А. Скасси, изложенные в записке, встретили сочувствие у М. С. Воронцова, он признал главное: необходимость создания центров по изучению и охране памятников. В специальном докладе Александру I М. С. Воронцов предлагал открыть музей древностей в Одессе, а также в Керчи как его отделение [111].

Наиболее крупной находкой П. А. Дюбрюкса является открытие им богатого захоронения в кургане Куль-Оба. На него натолкнулись случайно. Высланные из Севастополя после бунта 1830 г. матросы занимались разработкой камня для строительства жилья для своих семей [112]. П. А. Дюбрюкс наблюдал по распоряжению И. А. Стемпковского за ходом работ.

Открытая гробница поразила своим богатством. Все ценные вещи, выявленные при вскрытии, были отправлены в Санкт-Петербург с описанием и планом гробницы, составленными П. А. Дюбрюксом [113]. Для сопровождения этих вещей в Санкт-Петербург был послан помощник правителя канцелярии И. А. Стемпковского, любитель археологии Демьян Васильевич Карейша, выпускник Ришельевского лицея, лишь недавно прибывший на службу в Керчь (с апреля 1830 г.). В Санкт-Петербурге, представляя драгоценности Николаю I, Д. В. Карейша настолько красочно охарактеризовал императору обстоятельства находки, что произвел весьма выгодное впечатление о себе и получил задание самостоятельно продолжать археологические раскопки в Керчи на средства правительства [114].

Одновременно с П. Дюбрюксом стечение обстоятельств привело в Керчь еще одного энтузиаста археологии – Ивана Алексеевича Стемпковского (1788-1832), сыгравшего определенную роль в становлении памятникоохранительной деятельности в Крыму.

В 1814-1815 гг. И. А. Стемпковский участвовал в заграничных походах русской армии в Германию и Францию. Уже в чине полковника с июня 1816 г. он состоял при русском оккупационном корпусе в Париже, где пробыл до 1824 г. Все свободное время во время нахождения во Франции Иван Алексеевич посвятил совершенствованию своих знаний. Он работал в Парижской Академии надписей и изящной словесности, где познакомился с ее секретарем, археологом, историком искусства Дезире Рауль-Рошеттом, который занимался изучением древней истории Северного Причерноморья.

В 1822 г. И. А. Стемпковский был избран членом-корреспондентом Парижской Академии надписей и изящной словесности. Большой резонанс в обществе вызвала отправленная И. А. Стемпковским из Парижа открытая записка генерал-губернатору Новороссийского края и Бессарабии М. С. Воронцову «Мысли, относительно отыскания древностей в Новороссийском крае», которую напечатали в Одессе отдельным изданием на французском языке [115]. На русском языке это сочинение было опубликовано лишь в 1827 г., когда И. А. Стемпковский представил его Обществу истории и древностей российских при Московском университете. Лейтмотивом записки стала озабоченность Ивана Алексеевича состоянием древностей в Крыму:

«описанные Палласом, Вакселем […] памятники ныне уже не существуют в тех местах, где их видели, другие же, собирая медали, вазы и иные вещи, единственно из любопытства и не зная настоящей цены оных, не только не принесли никакой пользы, но причинили, может быть, много вреда: ибо нет сомнения, что разные предметы древности, ежегодно вывозимые из Крыма […] весьма важны для истории» [116].

Уже в 1823 г. Иван Алексеевич поставил вопрос о необходимости основания в Одессе общества, которое

«имело бы целью разыскивать, собирать и хранить, описывать и объяснять все памятники древностей, на северных берегах Черного моря разновременно найденных и впредь находимые» [117].

Перечислив виды археологических памятников Крыма, И. А. Стемпковский обрисовал перспективы работ по исследованию и охране этих древностей. Важной формой охраны памятников он считал учреждение местных археологических музеев для отыскания, хранения и изучения предметов древности в Новороссийском крае и в Крыму. По широте поставленных задач данное сочинение И. А. Стемпковского можно справедливо назвать первой в России исследовательской программой археологических изысканий в Северном Причерноморьи. В ней впервые были определены приоритетные задачи изучения истории края: составление сводов известий древних авторов о северном побережьи Понта; собор и публикация корпусов эпиграфических и нумизматических источников; проведение археологических раскопок поселений; принятие мер по реставрации и охране древностей; графической фиксации и картографированию археологических остатков и, главное, создание в Керчи и Одессе музеев для научной обработки находок.

Таким образом, И. А. Стемпковский практически первым предложил комплексную программу исследования всего круга источников для изучения истории Крыма [118]. И хотя, в связи с неразвитостью антиковедения в стране, данная программа развивалась непланомерно, она имела большое значение для развития крымоведения в XIX веке.

19 сентября 1821 г. И. А. Стемпковский, находясь в Вене, познакомился с одним из авторитетнейших отечественных исследователей Крыма – Петром Ивановичем Кёппеном (1793-1864). Иван Алексеевич оставил интересную для запись в памятном альбоме П. И. Кёппена, где тот собирал автографы и рисунки знаменитых ученых [119]. И. А. Стемпковский высказал мысли, программные для российской исторической науки XIX века:

«Памятники древности, до какой бы страны, до какого бы народа они не касались, должны быть занимательны для образованного человека. Потеря большой части исторических источников соделывает для нас остатки оных тем драгоценнее. Подобно мореплавателю, который, потеряв корабль свой в волнах Океана, дорожит каждым обломком, бурею к берегу принесенным, мы должны тщательно собирать и хранить каждый отрывок древних рукописей, надписей на камнях, каждую медаль, каждый обломок статуй, барельефов: самая незначущая вещь иногда может объяснить древние предания и разогнать мрак, их покрывающий.

Но из всех памятников должны наипаче привлекать внимание наше те, кои принадлежат к истории стран, Отечество наше составляющих. Россия заключает в себе многие области, коих летописи восходят до времен глубочайшей древности, до времен баснословных Греции. Изыскания относительно сих отдаленных веков представляют обширное и малообработанное поле для тех, кои любят переноситься духом во времена проистекшие» [120].

М. С. Воронцов, учитывая общеизвестное ревностное отношение И. А. Стемпковского к древностям и зная его как деятельного человека, предложил ему пост Керчь-Еникольского градоначальника, который тот принял в марте 1828 г.

Быстрый рост города, приток населения приводили к массовому уничтожению памятников древности. И. А. Стемпковский стал вдохновителем, а П. А. Дюбрюкс – исполнителем работ по обследованию, охране, сбору памятников и организации музея. С этого момента И. А. Стемпковский сам включился в выполнение начертанной им программы по сохранению древностей. О ходе археологических исследований и находках он постоянно сообщал Е. Е. Кёлеру в Санкт-Петербург. Эти письма-отчеты являются важным источником о ходе изучения археологических памятников в те годы [121].

В начале 30-х гг. XIX века крупный общественный деятель, член Государственного совета, президент Академии художеств и директор императорской Публичной библиотеки Алексей Николаевич Оленин (1763- 1843), который сам занимался изучением древностей Северного Причерноморья, оказывал развитию исследований древностей в Керчи всевозможную поддержку. Он выступил с проектом о возвращении Керчи имени Пантикапей и образовании Воспорского градоначальства по обоим берегам Керченского пролива. Городок-крепость Еникале он предлагал переименовать в Ираклею [122]. В планах А. Н. Оленина была организация в этих местах крупного археологического музея под открытым небом.

Благодаря стараниям П. А. Дюбрюкса и И. А. Стемпковского на юге страны возник первый специализированный научный центр, тесно связанный с Санкт-Петербургом – Керченский музей древностей, который в первые годы своего существования являлся отделением Одесского музея древностей. Именно директор музея в Одессе И. П. Бларамберг (1772-1831) в 1826-1831 гг. возглавлял и Керченский музей.

После смерти И. П. Бларамберга и И. А. Стемпковского музей некоторое время находился под присмотром П. А. Дюбрюкса. Только 28 мая 1833 г. по распоряжению М. С. Воронцова было произведено разделение Одесского и Керченского музеев [123]. Директором музея в Керчи был утвержден Антон Балтазарович Ашик (1801-1854). С 1833 г. музей находился в подчинении императорской Археологической комиссии. С этого времени его основной задачей стало не столько сбор и хранение памятников, сколько поиск оригинальных экспонатов для пополнения музея в Эрмитаже.

Открытие богатейшего склепа Куль-Оба (1830 г.) побудило правительство ориентировать музей на раскопки курганов с целью извлечения художественных ценностей [124].

В должности директора Керченского музея древностей А. Б. Ашик находился с 28 мая 1833 г. по 2 августа 1852 года. В первый же год его директорства музей переехал из дома П. А. Дюбрюкса в построенный для гауптвахты дом, охраняемый караульным. Первая музейная мебель – шкаф и стол были сделаны из «гробовых досточек мозжевело-кипарисного дерева», найденных А. Б. Ашиком при раскопках [125].

М. С. Воронцов, пытаясь поставить финансирование Керченского музея в зависимость от ценности находимых вещей, предложил Министерству внутренних дел

«в случае отыскания в Керчи или в другом каком-нибудь месте Новороссийского края древностей, которые будут потребованы и отправлены в Петербург; Кабинет Его Императорского Величества высылал бы в вознаграждение сумму, равняющуюся ценности металла отправленных вещей» [126].

Однако предложение Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора было отвергнуто. Согласно составленному Керчь-Еникольским градоначальником и утвержденному в 1834 г. уставу «для действий в собрании и хранении редкостей» Керченского музея, первостепенной была задача проведения постоянных раскопок и строительства стационарного здания для музея. Отдельно оговаривалась деятельность Д. В. Карейши, который действовал по поручению и оставался подотчетным лишь Министерству императорского двора.

Широко развернувшиеся при А. Б. Ашике археологические раскопки в окрестностях Керчи и на Тамани производились «на удачу», без описей и планов. «Золотая лихорадка», охватившая А. Б. Ашика и Д. В. Карейшу, который занимался археологическими исследованиями параллельно с директором музея, постепенно переросла в соперничество между ними. Д. В. Карейша жаловался в Санкт-Петербург, что местные власти чинят ему преграды, требовал распределить территории для исследований.

В связи с этим интересна переписка генерал-губернатора Новороссийского края М. С. Воронцова с Министерством императорского двора. Руководитель Новороссии в письме от 22 мая 1841 г. требовал, чтобы

«в случае отыскания двух или нескольких экземпляров одной и той же вещи, по крайней мере один был оставлен для Керченского музеума. Если же будет отыскан только одни экземпляр, то предоставить музеуму оставлять с него оттиск» [127].

Обращаясь к теме о «предполагаемом г. Карейшей разделении курганов близ Керчи, из коих одну предоставить ему, а другую разысканию местного музеума» М. С. Воронцов ответил кратко: «Не одобряю» [128]. Однако в связи с настойчивыми требованиями в письме к министру императорского двора № 4441 от 27 марта 1843 г. М. С. Воронцов согласился с разделением сфер деятельности археологов по реке Мелек-Чесме, учетом того, что обмен участками будет производиться каждые 3 года [129].

В своих воспоминаниях Н. Н. Мурзакевич резко отозвался о деятельности А. Б. Ашика и Д. В. Карейши:

«желая получить подарок или крест за находку, оба ретивых соперника наперерыв старались раскопать побольше курганов или, по крайней мере, начать раскопку и ею закрепить за собой права продолжения работы на месте. Лично они не присутствовали никогда, разве только в случае находки гробниц с вещами. Описания и рисунков на месте не делали, хотя при Керченском музее имелся штатный рисовальщик. Вещи двойные, тройные, четверные, по произволу помянутых господ раздавались, кому им нравилось, или сбывались за границу. […] Множество монет и золотых вещей Ашиком передавалось за границу, а частью мастерами золотых дел растоплялись в плавильном мешке.

Множество глиняных предметов разбивалось на месте находок, когда оные не соответствовали видам кладоискателей. Руководителем всех курганных работ был матрос Дмитрий и несколько других землекопов, усвоивших практический взгляд на нетронутые курганы. […]

Много мне труда стоило уговорить Ашика делать, по крайней мере, рисунки гробниц. Карейша не внимал ничему. У него и у Ашика я заметил большие запасы ваз, сосудов, вещей, монет, которые, лежа все в куче, служили магазином, из которого ежегодно отправляли в Эрмитаж вещи, сказывая в рапорте, что такие и такие-то вещи были в сем году отысканы там и там. Вазы, виденные мною в 1836 г., Ашиком предъявлялись в 1838 г. и т.д.» [130].

Н. Н. Мурзакевич гневно заключал: «Я им откровенно сказал, что роются, как свиньи» [131].

В столь далеком от научного положении дел нельзя винить А. Б. Ашика и Д. В. Карейшу. Керченские археологи лишь выполняли заявки и инструкции, полученные из Эрмитажа, куда и поступали все находки.

Активизировать вскрытие курганов подталкивали археологов и действия «счастливчиков», занимавшихся поиском и разорением богатых захоронений. Характерным является ответ Керчь-Еникольского градоначальника З. С. Херхеулидзе на распоряжение М. С. Воронцова, в котором говорилось о личной ответственности местной полиции за сохранение древностей:

«Гробницы разрушаются людьми невежественными и алчными к добычам. Полиция принимает все возможные меры к открытию и преследованию нарушителей, но поиски часто безуспешны, так как курганы расположены на довольно большом пространстве, расхищение производится в ночное время. […] Я соболезную, но не смогу решительно придумать надежного способа к охране их от повредителей» [132].

А. Н. Оленин, который во многом определял основные параметры развития археологии в 1826 – 1846 годах [133], цель археологических исследований в Новороссии видел в том, чтобы показать «просвещенной Европе какими разнообразными богатствами Россия изобилует – даже в изящных произведениях искусства древних греков!» [134].

Постоянные поступления в Эрмитаж дорогих находок из Керчи способствовали усиленному финансированию Керченского музея древностей. Для хранения фондов и экспозиции на горе Митридат было выстроено специальное здание в дорическом стиле, которое напоминало Тезеев храм в Афинах. Музей господствовал над городом и был виден издалека с моря. Однако из-за сильных ветров крышу здания часто срывало, что требовало постоянных ремонтных работ. Здание не отапливалось [135].

Заметное улучшение научной деятельности музея произошло с приходом на должность директора по рекомендации Н. Н. Мурзакевича его приятеля Александра Ефимовича Люценко (1806-1884), который c 30 марта 1853 г. был назначен директором Керченского музея древностей [136]. На этом посту А. Е. Люценко фактически стал исполнителем широкой научной программы систематических исследований древнегреческих городов и курганов, которую составил для Керченского музея министр внутренних дел (затем – министр уделов) Л. А. Перовский. Инженер путей сообщения по образованию, А. Е. Люценко внес определенную системность в ход раскопок.

Впервые в Керчи была введена в практику съемка планов раскапываемых курганов, а научные отчеты директора имели вид обстоятельных научных сообщений [137]. Тяжелым периодом в истории музея стали годы Восточной войны 1853-1856 гг. А. Е. Люценко предпринял все меры для своевременной эвакуации ценностей. Упакованные в 7 ящиков наиболее уникальные экспонаты были вывезены в Бердянск, а оттуда в немецкую колонию Брунау.

Захватив Керчь, англо-французы и турки полностью разорили музей, устроив в нем пороховой склад [138]. Полковник английской армии Вестмакет увез в Англию множество памятников, которые теперь украшают Британский музей в Лондоне [139].

«Двери музея выломаны, греческие плиты с надписями и барельефами разбиты вдребезги, пол музея устлан на несколько вершков слоем битой посуды и стекла, статуи разбили молотками, стекла истолкли», –

таким предстал музей перед вернувшимися в Керчь сотрудниками [140]. В связи с тем, что старое здание пришло в непригодность, А. Е. Люценко возбудил перед городской думой ходатайство об отводе участка земли под новое здание. Планы директора, к сожалению, не получили одобрения и до 1922 г. музей ютился в наемных квартирах, постоянно перекочевывая с одной на другую [141]. Наиболее ценные находки хранились теперь на квартире А. Е. Люценко, а остальные экспонаты помещались в его доме под лестницей.

Представляя описание различных видов раскапываемых в Керчи археологических памятников историк искусства, крымовед Н. П. Кондаков в письме к археологу, искусствоведу К. К. Гёрцу отметил:

«Ввиду такого богатства археологических открытий, тем тяжелее глядеть на Керчь, как на место самой недостойной спекуляции древностями. Вещи хорошие отвозятся за границу, где и пропадают в различных частных коллекциях […] так как добыты не совсем законным путем. […]

Не вполне удовлетворяют и вознаграждают археолога и собрания древностей, находящиеся в Керчи. Как известно, археологу нужно ехать в С.-Петербург, чтобы получить понятия о древностях Пантикапеи. Теперешний Керченский музей заключает в себе лишь жалкие образчики этих богатств. Поэтому нельзя не признать справедливым, чтобы в Керчи были оставляемы дублеты всех древностей, в ней находимых, что и делается в последнее время. В интересах науки жалко, что собрания Керченского музея разделены и этим разделением ослаблены» [142].

Благодаря деятельности А. Е. Люценко были предприняты шаги к прекращению торговли керченскими древностями из раскопов, были значительно пополнены фонды музея в Керчи и керченской коллекции в Эрмитаже. В связи с этим ординарный академик Л. Э. Стефани отмечал, что благородя поступлениям из Керчи Эрмитаж обогатился «в такой мере, что составляет предмет зависти для всех европейских музеев, так как ни один из них не обладает чем-либо подобным» [143].

80-е годы XIX века стали временем интенсивного жилого строительства в Керчи. Это вынуждало исследователей проводить раскопки в местах случайных находок и открытий. В это время был обстоятельно исследован пантикапейский некрополь. Перенос основных исследований с разработок курганов в город привел, конечно, к резкому сокращению златоносных находок. В связи с этим керченская земля перестала представлять приоритетный интерес для Археологической комиссии. Следствием этого стало резкое уменьшение ассигнований на раскопки и их сокращение.

Важный период жизни Керченского музея древностей связан с именем Карла Евгеньевича Думберга, который руководил им с 1891 по 1901 год. 31 марта 1891 г. приказом по Министерству императорского двора К. Е. Думберг был переведен исправляющим должность члена императорской Археологической комиссии [144] с последующим назначением его директором Керченского музея древностей.

Под руководством К. Е. Думберга в 1896 – 1899 гг. были организованы первые крупные раскопки Пантикапея. Однако по распоряжению из Санкт-Петербурга эти работы, не принесшие за три года так желаемых в столице золотых украшений, были прекращены. Основное внимание директору было предложено сосредоточить на некрополях. Вместе с тем, в течение 1890-х годов керченская земля принесла немало археологических открытий [145].

К. Е. Думберг смог организовать действенную борьбу с кладоискательством – так называемыми «счастливчиками», которые на свой страх и риск производили раскрытия для поиска драгоценностей [146]. Он неоднократно ставил вопрос на заседаниях городской думы, обращался в полицию и при поддержке Археологической комиссии – к губернским властям [147]. Так, 25 июля 1896 г. он представил в309 Комиссию проект договора с городскими властями об охране раскопов и борьбе с несанкционированными разорениями [148].

6 июля 1901 г. согласно акту, К. Е. Думберг передал дела новому директору музея Владиславу Вячеславовичу Шкорпилу. В период его директорства Археологическая комиссия выделяла на содержание музея ежегодно 2446 рублей. В штате числились 2 надсмотрщика, писарь, 2 сторожа (музея и Царского кургана), рисовальщик [149]. С этого времени ежегодно в «Известиях» комиссии публиковались его отчеты о проводимых раскопках, описания и рисунки (фотографии) наиболее интересных находок.

Коллекция краснофигурной керамики, оформившаяся в Керченском музее, основой которой является собрание В. В. Шкорпила, в наши дни имеет мировую известность [150]. К сожалению, не все раскопанные им памятники удалось сохранить в пределах Отечества. Так, найденные в курганах Нимфея, входящих во владение помещицы Гуриной, памятники за неимением средств не были выкуплены Археологической комиссией и были проданы в Ашлолеандский музей (Оксфорд, Англия) [151].

В тяжелый период безвластия 1917-1918 годов директор пытался приложить все силы для сохранения коллекции. 25 апреля 1917 г. он сообщал в Петроградскую Археологическую комиссию, что

«под влиянием последних событий началось повсеместное раскапывание древних гробниц. […] Теперь я принужден ограничиться […] покупкой более ценных предметов, которые бы иначе попали в заграничные музеи» [152].

Об активизации грабительских раскопок В. В. Шкорпил сообщал Н. И. Веселовскому в последнем из выявленных нами его писем от 15 января 1918 года:

«Керченские «счастливцы» начали усиленно копать в тех местах на берегу бухты, где уже много раз проводились раскопки мною и моими предшественниками. Грабители почти все время натыкаются на расследованные ранее гробницы. Найденную ими надгробную плиту с надписью […] я приобрел для музея.

При теперешнем положении дел, когда нет власти, на которую я мог бы опереться или у которой я мог бы искать поддержки, мне приходится только наблюдать за работами грабителей и за их находками; препятствовать их работе и грабежу я не в силах […]» [153].

В. В. Шкорпил был убит грабителями 27 декабря 1918 г. в подъезде собственного дома.

Джерело: Матеріали до тому «Звід пам’яток історії та культури України. ». – К.: 2015 р., с. 295 – 310.