1914 г. Дворцы и церкви Юга

Неожиданным светлым пятном среди лесной глуши рисуется усадьба «Романовка» [имение г-жи Дуниной-Барковской, Мглинского уезда, Черниговской губернии], этот последний слабый отзвук исчезнувшей помещичьей культуры.

Обширный, тяжелой архитектуры дом с никому ненужным бельведером построен небезызвестным петербургским архитектором Д.Е.Ефимовым, во второй половине 19 века и принадлежит уже эпохе эклектизма. Его неуютныя, какие-то пустые комнаты мало согласованы с наружной архитектурной обработкой. В фасадах в стиле Возрождения неть чуткости пропорций и отсутствует изысканность рисунка. Как будто с упадком интереса к классицизму утратилось всякое художественное чувство. Разница в понимании архитектурных форм с предшествовавшей эпохой классицизма очень велика. Здесь она чувствуется особенно наглядно, благодаря присутствию невдалеке былой старой усадебной церкви Покрова [в настоящее время это приходская церковь села Романовки], весьма изящной и оригинальной архитектуры.

Храм Покрова сооружен в 1811 году местным помещиком Лашкевичем и принадлежит времени увлечение «эллинским искусством». Простой, но выразителышй по плану, храм по идее напоминает известную Башню ветров в Афинах. Крестообразный по плану, он с трех сторон имеет четырехколонные портики дорического греческого типа с греческим утонением колонн, лишенных базы. Стремление «упростить» греческие формы и сделать их более грубыми и примитивными замечается здесь в замене нарядного коринфского ордера Башни ветров дорическим, при чем самые колонны значительно упрощены, благодаря отсутствию каннелюр. Упрощенные антаблементы портиков не имеют фризов – самой видной части дорического греческого ордера. Упрощение архитектурныхформ проведено и далее в самом восмигранном основном массиве. Карниз его главного антаблемента обобщен смело нарисованной формой широкой четвертной ложки – египетского типа, а фризу придан характер архитрава. Отзвук «римской классики» здесь сохранен в излюблерной форме сферического купола, венчающого трибуну храма, – в круглых и полукруглых окнах, а также и в высоких «римских» пропорциях фронтонов.

Удивительно встретить в глуши это изящное и выдержанное произведение александровского классицизма, этот оригинальнейший образчик зарождающагося русского empire. Владелец усадьбы, схроитель этого прекраснейшого храма, несомненно, обладал высокоразвитым художественным вкусом. Явное этому доказательство даже не самый храм, не его внешность, а то, что находится внутри. Храм обладаег на диво скомпонованным иконостасом кисти высокоодаренного художника В.Л.Боровиковского.

Редко приходится видеть такую гармонию, которую встречаем здесь, в удивительной согласованности внешности и внутренности храма. Очень просто и нежно обработанный внутри карнизами и поясами и весь окрашенный в белый цвет, храм залит весь обильным светом, широко льющимся со всех сторон из четырех рядов разной величины и формы окон. Внимание сразу приковывает иконостас. Весь нежный, мягкий по тону и воздушный, он чарует своим изяществом и согласованностью форм. Тонкая, идейная живопись ярко и выпукло выступает, обрамленная нежной резьбой, на фоне удивительно скомпонованного иконостаса.

Изысканное сочетание белого с золотом, выисканность пропорций общего и пятен, мастерская лепка резьбы и выдержанность художественного ансамбля делают иконостас редким произведением искусства, который мог бы послужить лучшим украшением любого столичного музея. Совершенно особую и исключительную ценность придает ему удивительный, цельный ансамбль из 26-ти подлинных икон – одной руки, не тронутых позднейшими поправками и не утративших от времени своего чудного колорита.

Сильный и проникновенный в области религиозного творчества, В.Л.Боровиковский [Владимир Лукич Боровиковский, уроженец Украины, родился в 1757 году и умер в 1825 году в Миргороде, Полтавской губернии. Происходя из казачьей семьи, занимавщейся иконописью, он рано пристрастился к искусству, но благодаря лишь случаю попал в Академию художеств в 1786 году (на 28 году возраста), где и учился у профессора Лампи, Ранее он пользовался советами своего земляка Д.Г.Левицкого] в каждую икону Романовского иконостаса вложил ему присущее понимание религиозного сюжета и удивительную экспрессивность одухотворенных лиц.

У каждого религиозного живописца есть свое представление божества, божественности, святости. У Боровиковского оно может быть пояснено словами: «необыкновенная высшая красота в мире любви и кротости». Все изображаемые им лица идеально прекрасны и жизненны, но жизнью высшей, одухотворенной. Прекрасная, тонкая выписка фигур его произведений, – в мельчайших подробностях одежды и аксессуаров, воспринята им от Левицкого и Лампи и развита в высшей степени, по всей вероятности и благодаря раннему занятию иконописью дома, в семье отца. Прелестная группировка и великолепный колорит довершают обаятельную прелесть его композиций.

Но не в одной технике и колорите и даже не в экспрессии заключается чарующая, захватывающая свсей одухотворенностю прелесть изображений. Имеющиеся свидетельства и собственные записки художника говорят о высоком религиозном настроении художника: приступая к какой-либо важной, религиозного характера работе, Боровиковский отправлялся в церковь, где слушал молебен, затем читал Евангелие или житие изображаемого святого; одним словом, поступал так, как поступали старинные иконописцы. Горячий мистикь, близко принимавший к сердцу все высокое, он в собраниях религиозного кружка Е. Ф. Татариновой пел, пророчествовал и, по его словам, «приходил в сокрушение и слезы лились». Работая над религиозным сюжетом, он прилагал всю глубину психического анализа и входил, по его же словам, «в проникновенность высоким религиозным настроением». Изображаемые им религиозные сюжеты, несмотря на то, что по стилю и характеру своему более приближались к картинам западной католической трактовки, носят глубокий православный характер. Это не цросто изображение событий, это не просто картины, а иконы, и в них Боровиковский, как бывший иконописец, остался верен себе. Это и есть высшее достоинство художника, сумевшего в конкретных, условных формах передать чувство своей веры.

Произведение Боровиковского поэтичны, чарующи, понятны и нет на Руси уголка, где бы не нашлось копий с его известных проилведений. Его произведение в свое время были много популярнее, чем в настоящее время произведение кисти В. М. Васнецова.

Романовский иконостас представляет довольно распространенный прием триумфальной арки, – в так называемом стиле «empire», увенчанной фигурой Христа во славе, с сиянием вокруг. По самой арке в кругах размещены апостолы по двое в каждом медальоне. Арку поддерживают устои, все три стороны которых заняты иконами: с лица и с внешних сторон – местными и с внутренних сторон – иконами архангелов на северных и южных дверях, над последними помещены изображение Нерукотворенного Спаса и усекновенной главы Предтечи [ни внешних, боковых икон устоев арки, ни внутренних северных и южных дверей, а также и изображений над ними, не видно на общем виде иконостаса]. В глубине арки помещен высокий портал царских врат, увенчанный группой «Распятия». Своеобразный силуэт этой прелестной группы рисуется в средине триумфальной арки и служит центральным пунктом всей композиции иконостаса.

Ниже «Распятия», в аттике портала находится изображение «Тайной вечери», почти дословное повторение известной «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, находящейся в трапезной монастыря Santa Maria della grazie в Милане. Разница встречается прежде всего в размере, но Боровиковский, как завзятый миниатюрист, легко справился с значительным уменьшением, и фигуры Спасителя и апостолов верны оригиналу. Затем выдвинута по другую, ближайшую сторону стола фигура Иуды – с левой стороны, и стоящая фигура апостола Филиппа – с правой. Видоизменена несколько и обстановка: над головой Хриета помещены на стене «скрижали завега» с двумя горящими свечами по сторонам. Ниже «Тайной вечери», в неподвижной фрамуге царских врат помещено неболыпое по величине изображение «Благовещения», окруженное сиянием, – очень тонкое и сложное по письму, но, к сожалению, помещенное слишком высоко. На полотнах царских врат, в медальонах размещены в обычном порядке фигуры евангелистов. Направо и налево от царских врат, замыкая пролет триумфальной арки, находятся местные иконы Спасителя и Богоматери, а над ними в полуциркулях – сонмы пророков. Весь иконостас производит впечатление необыкновенного изящества, стройности и согласованности живописи и архитектуры. Обильное, но не резкое, освещение придает иконостасу мягкость и воздушность.

Местные иконы Спасителя и Богоматери, – направо и налево от царских врат, написаны во весь рост. Спаситель, с сильно выраженным назарейским типом, благословляет прогвожденной рукой, другая рука покоится на груди. Христос изображен стоящим на сфере, олицетворяющей землю, из-за которой виднеется восходящее солнце. За спиной Христа слева – большой крест, а над головой – парящий голубь (дух святой); вдали вверху – указывающий Саваоф, кругом – ангелы. Богоматерь с младенцем на руках, в котором также удачно выражен назарейский тип, тоже помещена на сфере, среди сонма бесчисленных серафимов. Мистический широкий нимб из двенадцати звезд окружает голову Богоматери, и мягкий, фантастический неземной свет исходит из знаков – ΜΡ ΘΥ.

Традиционные изображение «Благовещения» и евангелистов в руках Боровиковского нашли особое выражение. В «Благовещении» с необыкновенным подъемом, мистически глубоко передан совершающийся великий моментг. Все небесные силы присутствуют тут, ими напоен воздух. Особенно ярко и сидьно выражен сходящий св. дух, стремительный ореол которого освешдет всю группу, придавая ей таинственно-глубокое выражение. Особенно великолепно освещение архангела Гавриила. И весь он предстает перед Марией в каком-то божественно-страшном, неземном величии. Это полнейшая противоположность архангелу известного «Благовещения» на царских вратах Казанского собора в Петербурге. Там архангел Гавриил – весь кротость, и его изящная женственная красота, перед склоненной скромной фагурой Марии, олицетворяет тихую высшую радость. Богоматерь на обеих иконах «Благовещения» изображена почти в тождественной позе: со скрещенными на груди руками, перед раскрытой книгой, к которой обращен взор её полунаклоненной головы.

В ликах евангелистов, помещенных на царских вратах Романовского иконостаса, сильно проведена соответствующая их духу экспрессия. Сосредоточенно задумчивый евангелист Матфей изображен спокойно пишущим свое повествование. Углубившийся Марк. с созревшей мыслью уже заносит руку над хартией, готовый излагать благие вести. Прекрасно изображение евангелиста Луки, как бы обдумывающого изложение своего повествования: хартия его еще закрыта. Вдохновенно восхищен евангелист Иоанн, высоко приподнятая его рука как бы спешит на лету схватить вдохновенные мысли…

Особенной глубиной выражение отличаются изображение архангелов Гавриила и Михаила на северных и южных дверях иконостаса, помещенных в устоях триумфальной арки – с боков. Архангел Гавриил, вестник мира, с цветком лилии и каменным зеркалом в левой руке и с зажженным фонарем в правой как бы освещает тьму, рассеивающуюся при его приближении [Гавриил значит – свет. Фонарь, лилия и каменное полированное зеркало – присущие архангелу Гавриилу атрибуты]. Архангел устремил свой взор на небо, откуда исходит свет, как бы вслушиваясь в повеление господни; внизу бледный рассвет. Архангел Михаил в кольчуге стремительно спускается во тьму, готовый разить своим страшным, огненным мечом; в леввой руке его – щит. Архистратиг не имеет грозного вида, лицо его спокойно и уверенно. Свет прорывается сверху, смутно освещая силуэты гор над головой архистратига; внизу – пропасть тьмы…

Оба изображение чрезвычайно эффектны в принятых контрастах, и колорит их чуден. Фигуры Архангелов полны движение и выразительны в своем летящем положеиии.

Сверх северных и южных дверей помещены оригинальные изображение «Нерукотворенного Спаса» и «Усекновенной главы св. Иоанна Предтечи». Их необыкновенная реальность и выписка до степени рельефа оригинально сочетаются с глубоким мистическим оттенком, придаваемым им аксессуарами. Особенно отличается этим голова Предтечи, освещаемая лампадой и окутанная дымкой фимиама, и что-то необыкновенное придает «Нерукотворенному Спасу» до иллюзии выписанная горящая свеча, поставленная сбоку.

Сонмы пророков, помещенные в полукругах над иконами Спасителя и Богоматери, прелестны в красочной гармонии цветов. Их вдохновенные, выразительные липа с глубокой сосредоточенной думой прелестны, но, к сожалению, чрезвычайно попорчены; левая икона над Богоматерью почти разрушена совсем.

Потрясающее впечатление производит группа «Распятия», экспрессивно передающая напряженное душевное страдание, как бы переходящее в физическую боль. Особенно выразительна Богоматерь: скорбь её неизреченна, невыносима, и она в отчаянии и изнеможении ломает руки. Св. Иоанн, затаив дыхание, как бы сам ощущает страдание Христа… Глубокой печалью и страданием веет от этого высокохудожественного произведения.

Местная, храмовая икона Покрова пр.богородицы, находящаяся в правом устое триумфальной арки иконостаса, по своему значению является главной, и конечно, на ней Боровиковский остановил особое внимание. Это целая картина с эффектным размещением пятен, прекрасно задуманная и широко написанная. Здесь слиты воедино и экспрессия, и колорит, и превосходно выдержана борьба двух освещений. Главное внимание приковываег молящаяся перед Христом богоматерь – среди сонма ангелов. Глубоким мистическим выражением веет от этой чудной группы, парящей в воздухе вверху, над головами молящихся в ярко освещенном храме. Внизу эффектны две фигуры «видящих» – старика и женщины с выражением испуга, молитвы и восторга в лицах. Среди коленопреклоненных молящихся видят портрет храмоздателя. Эта чудная икона ценна еще тем, что на ней имеется подпись автора.

Икона Софии, Веры, Надежды и Любви, помещенная в левом устое триумфальной арки иконостаса, замечательна чудным колоритом и прекрасной экспрессией фигур. Вера, – тихая сосредоточенность, с скрещенными на груди руками, в них – пальма. Надежда, – с ожиданием п мольбой во взоре, глядящая вверх, в небеса. Любовь изображена со сложенными на груди руками и опущенными глазами, с тихим выражением покоя на лице. София, страдающая за детей, изображена с выражением глубокой веры и скорби на лице; глаза её с мольбой устремлены на небо, где в нисходящем широком световом лучей видны архангел и сонмы ангелов.

Изображение апостолов в медальонах триумфальной арки замыкаются в центре изображением «Всевидящого Ока», поверх которого ва облаках парит Христос – «Царь Славы», сидящий на престоле с тиарой на голове. Левой рукой он опирается на евангелие, а в правой держит скипетр; кругом – символы евангелистов и ангелы. Христос изображен царем царствующих и богом в силах.

С внешних боков иконостаса, по сторонам устоев триумфальной арки помещены две остальные местные иконы, изображающие св. царицу Александру и архидиакона Стефана и св. Юлианию и св. муч. Василия-пресвитера. Обе иконы, заключающие по два изображение святых, не имеющих прямого отношение друг к другу, очевидно, изображают патронов семейства храмоздателя. Изумительная выписка фигур до мелочей, замечательные позы и выражение, при высоком художественном исполнении и чудной гармонии красок, выдвигают эти иконы на первое место.

Особенно возбуждает высокий художественный интерес икона левого устоя арки. Лица св. царицы Александры и архидиакона Стефана дышат чистой неземной красотой и убежденной светлой верой. Мир света, радости, покоя снисшел на них! – Глаза их с кроткою любовью и глубокой верой устремлены вверх, где высоко, в отверстом небе видниется «Отечество» среди сонма серафимов; вдали, на горизонте виден храм, а внизу, в ногах архидиакона – камни. Сила и свежесть красок этой чудной иконы невероятны, а фигурам придан до иллюзии сильный рельеф.

Икона св. Юлиании и св. муч. Василия-пресвитера несколько уступает в силе красок, но зато выигрывает в мягкости при великолепном колорите. Особенно красива фигура св. Юлиании с опущенным долу взором, с пальмою в руке. Луч света освещает её лицо; в луче – сходящий св. дух и серафимы.

В написании всех икон иконостаса чувствуется любовное отношение и страстное стремление передать мистическую тайну и силу божества. Все эти светящиеся нимбы, стремящиеся ореолы и «внутренний» – «небесный свег», при соответствующем выражении лиц, достигают цели и вводят в композицию высокое религиозное настроение. В. Л. Боровиковский по праву должен считаться первым русским религюзной живописи художником, затронувшим область того мистицизма, который затем, в конце 40-х годов 19 века так ярко выразил в своих евангельских и библейских эскизах знаменитый А.А.Иванов, а за ним ужё в наше время в своих набросках – Врубель.

Боровиковский, как истый по духу и воспитанию иконописец, увлекался чудесной узорчатостью и блеском красок древних икон и часто воспроизводил эту декоративность в своих религиозных произведениях, достигая верха техники в изумительной выписке самых мельчайших деталей. Из икон Романовского иконостаса указанной особенностью отличается икона св. царицы Александры и св. архидиакона Стефана и икона св. Юлиании и св. муч. Василия-пресвитера, а также и изображение пророков в полукругах.

Иконы Романовского иконостаса написаны в 1814 – 1815 годах и лредставляют редкую высокохудожественную ценность. Можно долго любоваться неподражаемым мастерством В. Л. Боровиковского, разносторонностью и разнообразием его выдающагося таланта, этого достойнейшого самородка Юга. Истинное художественное наслаждение доставляют эти чудные иконы-картины своей экспрессией, замечательной тонкостью письма и колоритом, и в особенности тем непередаваемым настроением, которое навевают эти глубоко мистические произведение мечтательного художника-поэта.

К сожалению, разрушение уже коснулось этих изящных полотен, и многие из них удручают своим непоаравимым видом [все иконы Романовского иконостаса написаны масляными красками на холсте, наклеенном на доски икон. Разрушение заключается в необъяснимом разъедании верхнего слоя красок, распростроняющемся как плесень, хотя храм не имеегь сырости и хорошо содержится. Единственное предположение о причине разрушения, какое можно допустить, закдючается в разрушающем действии солнечных лучей].

Заброшенные в глушь, эти чудные произведение искусства, – храм с его великолепным из ряда вон выходящим иконостасом, составляют какую-то загадку. Решить ее возможно, вспомнив только то понимание художественной красоты, которое было присуще высокой культуре великого екатерининского века и «дней Александровых прекрасного начала». Только оно одно могло заставить так горячо отнестись к делу сооружение храма, связав с ним высшие интересы искусства, считавшиеся в ту славную эпоху глубоко важными и жизненно необходимыми во всякой окружающей жизнь, культурной обстановке.

Помещик Лашкевич был, очевидно, истым сыном своего века и, строя церковь, не задумался создать «искусство для искусства» в своей усадьбе, может быть, и не такой глухой, как в наше время. Былая культура края засвидетельствована вполне такими выдающимися произведениями искусства, как Ляличский и Почепский дворцы; этот край также в свое время, несомненно, оживлялся соседством не столь уж отдаленных Батуринской и Глуховской резиденций, этих былых культурных центров Юга.

Джерело: Горностаев Ф.Ф. Дворцы и церкви Юга. – М.: Образование, 1914 г., с. 83 – 92.